[kaban777]

Синий клинок молнии.

Пусть расцветут в мире миллионы роз,
Садовник в форме, рождённый из грёз,
Ледяной сталью ножниц их пострижёт…

Поезд на Москву отходил без трёх минут полуночи. Глеб Борисович Дорожкин прибыл на вокзал в служебном тёмно-синем мерседесе впритык. Позади в сизовато-голубом мерцании огней блистал Невский проспект.

На вокзале тесно и шумно. Народ шастает хаотично. Быстрым шагом, увёртываясь от очумелых пассажиров и провожающих, Дорожкин дошёл до тринадцатого вагона СВ.

Красавица-проводница – её небесно-голубое одеяние выгодно оттеняло каштан пышных волос, выбивающихся из-под береты – проверила билет и паспорт, и, лукаво постреливая карими глазками, оценила видного мужчину на пять баллов: высокий, в синем костюме от кутюр, жёсткий чёрный бобрик волос окаймляет вытянутое породистое лицо. Пропела низким грудным голосом:
- Милости просим, Глеб Борисович. Ваше купе номер семь.

Едва расположившись на своём месте, Глеб Борисович услышал резкий поворот ручки двери и в купе влетел взъерошенный плотный мужчина:
- Ух, успел! – выдохнул он. И замер, скуластое лицо побледнело:
- Глеб? Какими судьбами?
Дорожкин улыбнулся, властно указал на заправленную постель:
- Располагайся Андрюша.
Тот мигом сел, прижимая жёлтый портфель к груди.
- Ну, здравствуй бродяга. Поговорим на ночь глядя… - прощупывал холодом сине-стальных глаз Г.Б. Дорожкин согбенную фигурку друга…

Семь месяцев назад.

Прохладный воздух бодрил, чистое чёрное небо, усыпанное панно из бриллиантов чистой воды, навевало на философские размышления…

По узкой тропинке Битцевского парка гуськом идут двое высоких мужчин.

- Стоп Ваня, есть идея! – воскликнул Дорожкин: вечно у него профессиональные навыки прорезаются, – А что нам мешает самое совершенное оборудование привезти, разместить у тебя на складе, затем найти подходящее помещение и вся недолга?! – торжествующе завершил он тираду, улыбаясь и показывая кончик языка а-ля Эйнштейн.
- А про поправки Джексона-Вэнника ты забыл? – успокоил Иван очумевшего товарища.
- Нет, не забыл, но у меня есть резидент в штатах, может хоть ступу баба-яги достать, только бабки грузи бочками. А провезём под видом рентгеновского оборудования, или ломанём через границу Мексики. Делов-то на копейку. Не в первой.
- Ты хочешь меня по миру пустить? Во сколько вся закупка обойдётся ты представляешь?
- Не смеши меня Иван, у меня неограниченный неподотчётный бюджет – ласково потрепал он друга по правому плечу – ты ещё наваришь комиссионные, мне отстегнёшь половинку…
- Надо ещё Андрея уломать, уж больно он настроен покинуть до боли родные пенаты – притворно хмуро пробормотал Ваня, внутренне загораясь волшебной перспективой: какие можно полезные устройства зафигачить не отходя от кассы!

Договорились ковать железо, пока горячо – завтра вечером нагрянуть в загородный домик Андрюхи в закрытом посёлке »Красные зори»…

… В купе заглянула проводница:
- Что желают господа?
Глеб посмотрел на рыжую полную женщину, понял – эта старшая:
- Нам коньяку приличного, закуски. И пусть принесёт Галя – профессиональная память услужливо подсказала увиденное имя на бейджике красотки. Лихо подмигнул.
- Конечно, будет сделано – закивала хитрая лисичка.
Сидевший столбом Андрей понемногу обмяк, положил портфель рядом с собой.
Глеб достал Винстон, закурил. Дыхнул нагло прямо в лицо друга:
- Что брат, ты так и не понял ситуации? Не важно, кто делает изобретение, главное, кто получает патент и запускает его в массовое производство, полностью контролируя ситуацию. Эх ты, а ещё академик – уколол он Андрея, пуская колеблющиеся кольца дыма.
Тот сидел молча, недовольно отворачивая лицо.
Мягкий стук в дверь и на приглашение в купе павой вплыла красотка Галя:
- А вот коньячок, закусочка – пропела она, ловко расставляя содержимое подноса на стол.
Глеб вложил в узкую ладонь девушки синеватую купюру, сжал длинные пальчики:
- Галечка, загляните пожалуйста через часик. Кофе, десерт надеюсь есть? – он взглядом кота ощупывал ладную фигурку. Зардевшись, она только согласно кивнула…

Двадцать семь лет назад.

-…И он повёлся, как лох последний – довольно загоготал Глеб, выключив магнитофон «Маяк-205». Ваня, прослушав запись, грустно улыбался – его ярко-зелёные глаза потускнели:
- Слушай Дорожкин, а тебе не кажется, что это подлость? – жёстко спросил он.
Вытянутое лицо Глеба сморщилось в недоумении:
- Да ты Иван поплыл конкретно. Я ведь Андрюху только спросил, что он знает про ту историю с замдекана Бабниковым. Так он соловьём разлился на битый час, всё выложил – и про бухалово, и про блядей, и как его в бытность студентом в шкафу голым с тёткой в обнимку комиссия нашла. Я ещё боялся, что плёнки не хватит…
Иван встал:
- Надеюсь больше никому не дашь слушать и уничтожишь эту пакость? Или сохранишь компромат на друга?
Глеб вытянулся струной:
- Сукой буду, если плёнку оставлю. Зуб даю.
- Ну-ну – недоверчиво протянул Ваня…

… Глеб разлил по бокалам коньяк Арарат, сделал приглашающий жест:
- Не боись Андрюха, держись меня крепко. А про Ваню сам понимаешь, он рубаха-парень, всё сделает, как надо. Давай выпьем за удачу, она ой как нам пригодится в н а ш е м деле.
Андрей задумчиво взял бокал с янтарной жидкостью, покрутил его. Поднял крупную голову под ноль, жёлто-маслянные глаза впились в лицо Дорожкина:
- А ведь действительно, глупо пренебрегать реальной силой. Прошу тебя Глеб об одном – не дозволь органам пустить нас с Ванюшей на органы – глупо усмехнулся – прости, за отвратный каламбур.
Они чокнулись. Глеб сделал глоток и долго его смаковал, а Андрей одним махом опрокинул напиток богов в широкое горло – в одно движенье выдающегося кадыка…

[kaban777]

Светит солнце сквозь прорехи серых туч, седая взвесь капелек колышется под лёгким дуновением ветерка. С высоты вороньего полёта видны грязные айсберги многочисленных зданий, окаймлённых высоким забором – поверху колючая проволка под напряжением…

Двое мужчин, худой высокий и низкий толстяк, поднимались по служебной лестнице на здание лаборатории прочности – они работали в подмосковном ЦНИИМАШЕ - он охранялся колючей проволокой на высоком бетонном заборе и зычным ВОХРом. Однако они называли свою контору ЦУПОМ, небрежно оттопыривая нижнюю губу. А когда выпивали порой в малознакомых компаниях, легкомысленно пренебрегали остаточной государственной секретностью и в подробностях раскрывали тайны космоса, закатывая глаза под лоб при этом очень натурально.

Вообще говоря, здание ЛП было сконструировано причудливо – оно было закольцовано в огромный эллипс. Сейчас его крышу поливает прохладный августовский дождик. Поэтому мужчины – их пару, как вы уже догадались, прозвали Дон и Панча - расположились у двери, ведущей на крышу, подложив на бетонный пол прихваченные с собой пару дармовых газеток «Вперёд, к звездам»; дверь они широко распахнули.

– Давай, разливай – приказал Дон.
Панча достал бутылку водки и два гранённых стакана из чёрного портфеля; в качестве закуски был сырок «Дружба» и осьмушка Бородинского. Затем он налил на добрые две трети в каждую ёмкость, и выжидающе замер. Дон молча докурил Беломорину и выжидающе посмотрел в глаза друга. Мужчины дружно улыбнулись и Дон провозласил тост:

- За успех операции. Да поможет нам Бог.

Выпив до дна и закусив, мужчины, немного пошатываясь, отправились через серую мокроту, хлюпая по лужам, распластаным на крыше, в секретный подъезд…

Иван Хорошев проснулся в хреновом расположении духа. Он с трудом заворочался на диване, приподнялся на локте и медленно осмотрел обстановку. Его мутному взору явились следы ожесточённого пьянства с некоторыми элементами разврата. В банках с соленьями рядом с надкусанными корнишонами дрейфовали горбатые просоленные окурки. Остатки покупных салатов в тарелках подёрнулись корочкой и кое-где были приправлены пеплом. Синий линолеум, покрытый следами грязных подошв, щерился осколками битой посуды. Видно было, что рядом со столом кто-то щедро поскользнулся на крупном помидоре. На плоском мониторе вызывающе были растянуты чьи-то ярко-алые стринги. Сам же Ваня лежал, одет и обут, в неудобной позе на диване, белая рубашка отливала тоннами марганцевых подтёков. Иван мучительно повернул голову и обнаружил возле подушки душистый большегрудый бежевый лифчик.

Он ещё раз хмуро осмотрел помещение:
«Хорошо, однако, повеселись, а где же девки, ёбана в рот? Были же вчера после клуба какие-то девки, куда они подевались? Да уж, не тот бабец пошёл, не тот… где они, нежные и заботливые, раздевающие тебя пьяного и немощного, укладывающие в тёплую чистую постель, делающие тебе на ночь «французика», моющие утром всю посуду и тихонько отваливающие, чтоб не побеспокоить капризный похмельный сон? Их нет, слились куда-то, а меня бросили. Сучки! Поголовно бессовестные сучки!»

Недурно сложенный Хорошев иногда баловал по утрам тело лёгкой гимнастикой, сейчас же об этом не могло быть и речи. Заметив в углу комнаты, торчащие из-под стула чёрные лбы гантелей, он с трудом справился с подкатившей тошнотой – ...-я-ааа…

Иван тяжело поднялся и, пошатываясь, добрёл до трюмо. Это лицо в зеркалах было определенно ему знакомо. И оно нравилось Ване, хуле там говорить. Правильные славянские черты, взьерошенные волнистые русые волосы, небольшой шрам под правым глазом – привет из детства от задиристого красночёрносинегопёрого петуха.

Он прошаркал в ванную, открыл холодную воду, набрал полные ладошки и окатил лицо. Лицо рефлекторно сморщилось, отвращаясь чуждой среды, и жалобно всхлипнул нос. Заплывшие красные глаза щурились из зеркала, пытаясь наладить резкость. Иван пустил горячую воду и с трудом схватил неуловимое мыло, разбухшее за ночь в небольшой мутной лужице; с рук, пузырясь, потекла клубная чернота. Он потянулся за зубной щеткой, но тут заметил на среднем пальце левой руки, на третьей фаланге, не отмывшееся синее пятно в форме буквы «V». Посредине буквы была едва заметная перемычка, отчего пятно походило на перевёрнутую букву «А».

Намылив руки ещё раз, как следует, с пристрастием, Ваня с удивлением обнаружил, что пятно не смывается. «Хм. Куда ж это я так вляпался-то? Может, кто из девчонок вчера пошутил? Нарисовали косметикой какую-нибудь ерунду, когда я спёкся… Алина? Могла и Алина, она ведь с придурью, хотя сосёт отменно. А вот неплохо было бы узнать, была ли вчера Алина? Сейчас ведь такие химические карандаши делают – хрен сотрешь! Надо бы растворителем попробовать, на то он и растворитель, чтобы всякую дрянь растворять!» – мудро подытожил он.

Он закрыл горячую воду, дал холодную и жадно нахлебался из крана. Вроде немного полегчало, шум в голове, конечно же, не утих, но собраться с мыслями уже было можно. Во-первых, какой сегодня день? Так, ну какой может быть сегодня день... Конечно же, грёбанный понедельник. Потому что такое состояние может быть только после плодотворно проведённых выходных. Так, а что было на выходных? Сначала позвонил Вовка Рекунов и предложил немного развеяться в клубешнике «Фиолетовый фонарь»…

Вован, институтский дружок, знал толк в развлечениях. Ходил эдаким пижоном и сёк все модные течения Москвы. Рекун – он первый гость на девичниках, пьянках на выбывание, на шведских групповых посиделках на выёбывание всех подовряд. Это он придумал делать «кальян на коксе» и ласково именовал фенобарбитал «Снежной королевой». Вовка, конструктор порнографических сайтов и отчаянный распространитель интернет-спазмов, хвастал, что объездил Китай и весь мир, и утверждал даже, что на какой-то гламурной вечеринке он донжуанил во все просветы Анжелику Варум, намартиненную в муку. Вроде певица есть такая, хотя кто её знает, какая она певица? Может, и не певица она никакая, а из простых, ведущая программы «Время», например… В общем, у Вовки никогда не было проблем ни со сговорчивыми девчонками, ни с разнообразными, веселящими жизнь веществами. Жизнь даётся только раз, не прощёлкай её как .....ас – его столбовый принцип бытия.

Значит так, сегодня понедельник. А раз сегодня понедельник, неплохо бы и на работу попасть, мил друг Ванюша. Или хотя бы позвонить. А то хватятся: «А где ж наш Ваня?! А вот он наш Ваня – стоит с опухшей мордой перед зеркалом, лыка не вяжет и бюстгальтер на свою тушу похмельную примеряет!»
Он спохватился и брезгливо отшвырнул лифчик в сторону. Вымыл руки еще раз, тщательно намыливая их зеленоватым обмылком.

Есть совершенно не хотелось, но Хорошев знал, что какая-нибудь жирная, густая пища в таких случаях, как сегодня, облегчает похмельные страдания. Он отворил дверь холодильника и начал осматривать скудный ассортимент. Одинокая половинка луковицы, маскировочные капустные листы, безымянная консерва, что-то ещё в углу под решёткой. В нос ударило зловоние, будто бы внутри кого-то обильно вырвало макаронами, и Иван, удерживая тошноту, захлопнул дверь. В запорошенной морозилке он с радостью обнаружил хрусткую пачку сибирских пельменей.

Ванюша не относился к тем людям, которые пересчитывают пельмени. Эти люди точно знают свою дозу, тщательно отсчитывают пятнадцать или двадцать штук, засекают ровно семь минут, вынимают, недосчитываются, отдирают со дна кастрюли прилипшие, искренне огорчаясь, когда тёмная мясная плоть выходит из распоротой кожи. У Хорошева был свой рецепт варки пельменей: кидай побольше, вари подольше. Выживут сильнейшие. Ваня любил со сметаной и уксусом. Сметаны не было, а вот пузатенькая бутылочка с уксусом стояла на полке почти полная. Иван вспомнил своего отца Николая, который часто любил повторять: «Пельмени без водки едят только собаки». Но водки, к сожаленью, не было. Пока пельмени варились, Хорошев шарился по квартире, собирая необходимые для похода на работу предметы.

Тело в разных местах нудно побаливало. Ваня подошел к зеркалу и разглядел себя.
«А я ведь в форме, хотя пяток-другой килограмм можно было и того, долой», – Хорошев ещё некоторое время провёл перед зеркалом, выпячивая и втягивая натренированный, весь в плоских прямоугольниках, живот. Затем он наскоро поел, ещё раз тщательно помыл руки. Синее пятно и не думало смываться, схематично оно напомнило ему раздвинутые женские ноги – эх, не..... присунуть сейчас строптивой кобылке, помечтал наш герой. Он осуждающе осмотрел действующую в квартире разруху, надёжно запер её и торопливо затопал вниз по ступеням.

Тёмно-синяя Бэха ждала его любовно на стояночке. Ваня подлетел, достал ключи с брелоком в форме черепа – в глазницах кровавые агаты, в зубах прикушен алый язык –
рванул водительскую дверь, запрыгнул на кресло… и был оглушён вкрадчивым свистящим шепотком – зловонное дыхание обволокло его крутой затылок:
- Не гони Ванюша, тебе некуда больше спешить…

[kaban777]

Случай забросил меня в город Мценск – удивительный городок на реке Агидель, где время течёт так покойно, что кажется - впереди у Вас целая вечность. Люди здесь никуда не спешат, все друг друга знают и ходят в гости по поводу и без. После шумной и суетливой столицы я здесь просто балдел, вдыхая пьянящий чистый воздух этого сада Эдема. И всё это я познал за семь длинных дней, семь коротких ночей.

Один мой товарищ, который родом с этих мест, подбросил мне адресок своего корифана Семёна. И я направил свои стопы на улицу Свободы, дом семь.

Пройдя от ЖД-вокзала (направление движенья уточнил у красивой бабы в кассе) через причудливо разбросанную группу пятиэтажек, я вышел на местную площадь имени Воровского. Рядом с универмагом примостилась целая стайка бабулек, торгующих немудреными товарами – овощами, яблоками, молоком в стеклянных бутылях.

Одна старушка приглянулась мне, она была в желтоватеньком платьице – я подошёл купить у неё ядреных малиновых помидор.
Приветливая улыбка осветила лицо бабульки – неровный лик святой с мудрыми голубыми глазами.

« Какая же красавица она была в молодости!» - промелькнуло в моей крупной лысой голове. Мой кумир – Котовский, оттого и брею башку под ноль.

- Айда, мил человек, бери помидоры. Вкусные, аж нёбушко ломит. Недорого у меня, бери десяток за сотенную.
И смотрит так чудно, так нежно, что я даже смутился. Неловко полез за портмоне.

Расплатившись, я спросил:

А скажите, пожалуйста, бабуля, как мне пройти на улицу Свободы?

Она ловко встала с топчана, повернулась налево:
- А вот смотри сюда. Видишь мосток? Перейдёшь реченьку Мценку, бери правее, а там увидишь, али люди подскажут.

Сердечно поблагодарив милую старушенцию, я, подхватив синий чемоданчик в правую руку и взяв пакет с помидорами в левую, отправился навстречу своей судьбе…

Едва тронув ветхую калитку, я легко проник во двор – там стояла скособоченная изба, от неё справа сарай, а слева пустая собачья будка.

Скрипнула дверца едва дышащегося на ладан домика, и на крыльцо выполз хорошо поддатый мужичок: одет он был в серо-грязные шаровары, голую грудь украшали редкие завитки чёрных волосиков. Босые ноги переминаются на гниловатых жёлтых досках.

- Кто такой? – строго вопросил он, вперив в меня мутный взгляд карих очей.

- Я от Мишки Страхова. Глебом меня кличут – дружелюбно улыбаясь, пояснил ваш покорный слуга. И спросил в лоб:
- Мне бы про Ваню Любищева узнать, да комнатёнку на недельку снять. Заплачу самогоном.

От Мишки я знал, что местной валютой была эта мутная жидкость. Хотя были умельцы – добавляли кедровых орешек: получалась прозрачная радость.

Широкая улыбка озарила лицо Сени – от неё преобразилась вся его сущность: он расправил покатые плечи, причесал непокорно-жёсткие пепельные волосы на голове-редьке.

- Прошу, прошу к нашему шалашу – пропел он повеселевшим голоском, сверкая сталью вставленных зубов, и мы вошли в избу…

Глубокой ночью, когда семь поллитровок чистого самогона, как слезинка невинного ребёнка, были оприходованы, я вышел до ветру. Облегчившись, поднял голову к звёздному полотнищу и обмер: одна звездынька, яркая и алая, закатилась прямо ко мне в сердце.

На следующий день проснулись мы к обеду. Опохмелились и разговорились…

Семён.
Да что Вам рассказывать – таких, как Ванечка, светлая головушка, один на триллион. В общем, и говорить здесь нечего. Вы ж всё понимаете – никогда никому не повторить его свершений. Я вырос с ним с пелёнок, знаю, о чём говорю.

А когда у меня случился рак – кто меня спас? Он снял последние деньги и повёз в Москву, поместил в 62-ю больницу. Ага, на платное отделение – один день двадцать тыщ. Так я семь месяцев прокантовался, облучали меня с головы до пят. Ушла зараза, слава Богу.

Я вот у вас какой по счёту? Ну, скоко вы друзей его опросили? Семьдесят седьмой. Ни хрена себе. Ну, дай Бог, чтобы я не последним был. А в чём заковыка Вани? Что вы шукаете? Тайна, Вы говорите, ну-ну.

Что? Ага, я значит-ца его лучший друг, выросли как две ноздри. Токмо супротив него я как не пришей к пизде рукав. Чистый гений он, истинно русский талантище. Вот оно как, товарищ Глеб. А я счас больше на терпилу похож – здоровье никуда, печень посажена, лёгкие выкурены, вот так… Закурить ваших можно? Ага, спасибо. И зажигалочку. Благодарствую. Хорош самосадик! Кента вы говорите, да неплохо…

А Ваня завсегда старается вырваться на родину, к маме, к друзьям, на могилку к братишке, вот ведь какое дело. Убили Никитку в армии, тёмная там история…

А встретимся с другом, и пока тверёзые, так он мне все уши прожужжит про всякие новости от науки – он говорит, что каждый человек понять всё могёт, а вот открытия делают единицы. Во как!

Помню про атом гутарил, что мол его структура похожа на паутину: в центре атом-паук и держит он невидимыми нитями в узлах электрончики. Ни хрена оказывается не летают малявки эти, токмо трепещутся. От того так прочны эти кирпичики мироздания…

И вообще, говорит он, если человек толком разбирается в теме, то он буквально на пальцах разъяснит про целую вселенную даже семилетнему пацану.

И всё про новые миры толковал – говорит, раньше люди пытались мир понять, потом стали его менять, ну а он, мол, призван, создавать свой уникальный мирок. Во как!

Ну, а про секреты я не знаю совсем. Виноват, но Ваня строго бдил и не разглашал. Работа у него государственного масштаба была, ет точно. Или мирового. А можно, я как привык буду его называть, а? А вы там в своём блокнотике пишите полностью, как положено. Я всегда его кличу Левшой. Ну, да, как бы искусный изобретатель, типа гений-самоучка…
Я так понимаю, что вообще никто из наших мценских его не понимал. Странно, город у нас маленький, должны были бы… хотя и знакомых общих до хера и больше… И родни у него выше крыши. А так – никто до конца не понимал, нет.

А так он видный парень из себя – стройный русый богатырь. Очи сине-небесные, нос римский. Красавец. Девки на него западали, валились штабелями. А он по настоящему токмо одну здесь любил, Валечку Мезникову - чистая мадонна Рафаэля. Мда-а. Одноклассница наша. Но она, сучка эдакая, втюрилась в Гришку – он постарше был, с афгана пришёл весь в орденах, грудь нараспашку, а там матроска - десантник ёбтель.

Мы то выросли при коммуняках, чёрт их задери. Но молодость, иттить её коромыслом, била ключом. Куролесили мы напропалую.

Вот хотя бы взять ентот случай. Собрались мы в поход на недельку на речку Нугуш. Пошло пять пацанов и семеро девок. Так бабы из-за него друг дружке все морды расцарапали. Всё стремились в объятья Ванечки упасть и там растворится в обалденном оргазме. Но ухи мы поели не....., выжрав целых два ящика водяры! Хули семь деньков, семь страстных ночей… И мне перепало с Нюркой снюхаться, опосля женились.
Не-а, счас разведёны мы – нашла она себе непьющего водилу Захара. А сыночка Стаса я заберу, как ему шестнадцать стуканёт. Люблю стервеца – шалопай он, каких ещё поискать, не сыскать. Он у меня в хоккей играет весьма не..... – нападающим.

А душа у него широкая, прямо неохватная. Это я про Ванечку. Разок мы шли с танцулек. Вижу, Иван тормозит меня, пальчиком тычет на паренька, лежащего под березонькой. Я бы на него внимания совсем бы не обратил, пошкандыбал бы дальше, но рядом с беднягой лежал огрызок железяки, типа трубы, весь мокрый от чёрной крови. Так Иван не пожалел рубахи новой шёлковой, вся такая атласно-белая, перебинтовал – отнесли мы пацана в больничку, благо недалече. Спасли Сашеньку – он нам потом пузырь проставил, познакомились. Мировой парень оказался – не поделил подругу с доковскими.
Мы по сию пору с ним кореша. Вместе халтурим. Отделка там, кладка, да и плотницкое дело знаем. Короче, на все руки мастера. Если чё, вызывайте. Евро-хуевро отдыхает.

Как пропал Иван спрашиваете? Его мама, она на Гагарина здесь неподалёку живёт в своей хате. Огородик у неё шесть соток, пенсия. Жить можно. На базарчике приторговывает. Я как-то раз иду по центру полгода назад поддатый, вижу, тётя Маруся сидит, торгует значит. Она мне суёт солёный огурчик, а у самой глазки все выплаканы:

- Пропал сынок, Ванечка мой ненаглядный – шепчет мне тихонечко – третий месяц ни слуху, ни духу.

Тут и присел я на её низенький топтанчик, тупо и ошаренно встряхивая свою никчёмную головушку. Даже шапку кроличью снял, хотя мороз продирал прямо до слёз.

Как так? Ну не могёт такого быть – такие люди должны жить вечно!

Ведь я его спас семилетним – купались мы в Мценке, Ванюша оступился, в водоворот попал – какая-то ямина там оказалась - вопит на всю ивановскую. Так я его за волосики русые и вытащил. Держу его за кудри. А сам за ветку ивы вцепился мёртвой хваткой…

Долго мы потом лежали на бережку, отходили, глядели в чистое синее небо. А потом взял, да как сожмёт меня в своих объятьях, шепчет на ушко:
- Ты настоящий друг Сеня! Нельзя мне погибать бессмысленно, никак нельзя…
И по небу здесь белый кораблик проплыл, замысловатый такой.

Сижу я, сижу, а потом меня как подбросит вверх на целый километр одна мыслишка-воспоминанье.

Я аккуратно так наклонился к седой головушке старушки, укутанной в оренбургский пуховой платочек, шепчу ей на ушко страстно:

- Жив, точно знаю, живёхонек Ванюша. У меня одно соображенье есть…